Письмо автору
|
Домой Блог SQL-Базы DSO-базы Гено-базы Проекты Статьи Документы Книги Чат Письмо автору
|
|
Много у насъ издано пѣсенъ, даже самыхъ ничтожныхъ и безсмысленныхъ, довольно также былинъ и духовныхъ стиховъ съ пустѣйшими варіантами и объясненіями; но нѣтъ ни одного сборника народныхъ преданій, которыя имѣютъ громадное значеніе для исторіи и этнографіи русской. Не разъ я выяснялъ силу и значеніе народныхъ преданій 1) и давно напрасно ожидаю изданія сборника разсказовъ изъ разныхъ мѣстностей объ историческихъ лицахъ и событіяхъ. Въ настоящее время безъ всякихъ разглагольствій сообщаю нѣсколько историческихъ преданій, которыя мнѣ удалось записать лично, и сопоставляю ихъ съ другими разсказами, уже извѣстными, и съ данными историческими.
Какъ туча саранчи, по мѣткому выраженію лѣтописи, (яко прузи), налетѣла на Россію толпа татаръ въ 500 или болѣе тысячъ,— и всеобщій ужасъ охватилъ ея сыновъ, не видавшихъ такого страшнаго и многочисленнаго врага. Хотя и русскіе не отличались особенной жалостью въ войнахъ, но ихъ поразила безпощадная бойня азіатскихъ варваровъ, не разбиравшихъ ни пола, ни возраста, рубившихъ населеніе „отъ старца и до ссущаго младенца“; такой свирѣпости „не было ни отъ крещенья“; татары людей сѣкли, „аки траву“. Лѣтописныя картины о нашествіи татаръ совпадаютъ съ изображеніями народныхъ былинъ и пѣсенъ;
------------------------------
1) Преданія о разбойникахъ. Сѣверн. Сіяніе 1864 г. Преданія о кладахъ. Зап. Геогр. общ. 1871 г. Т. I. Преданія о мѣстныхъ святыняхъ, Древ. и Нов. Рос. 1875 г. Т. II.
въ былинѣ о Калинѣ-царѣ, который бралъ г. Кіевъ, видны тѣже черты лѣтописныя:
Когда подымался злой Калинъ царь
Ко стольному городу ко Кіеву
Со своею силою съ поганою;
Не дошедъ онъ до Кіева за 7 верстъ,
Становился Калинъ у быстра Днѣпра,
Сбиралося съ нимъ силы на 100 верстъ,
Во всѣ тѣ четыре стороны.
Зачѣмъ мать сыра земля не погнется?
Зачѣмъ она не разступится?
А отъ пару было отъ конинаго
А и мѣсяцъ, солнце померкнуло,
Не видитъ луча свѣта бѣлаго,
А отъ духу отъ татарскаго
Не можно крещенымъ живымъ быть.
(Древн. рос. стих. 242—3).
Въ южной лѣтописи изображается осада Кіева подобными же красками: „Приде Батый Кыеву въ силѣ тяжцѣ, многомъ множьствомъ силы своей, и окружи градъ и остолпи сила татарьская, и бысть градъ во обдержаньи велицѣ... И бѣ Батый у города, и отроци его обсѣдяху градъ,— и небѣ слышати отъ гласа скрыпанія телѣгъ его, множества ревенія вельблудъ его, и ржанія отъ гласа стадъ конь его; и бѣ исполнена земля 1) руская ратныхъ“. (Ипат. 177).
Татары при нашествіи на Россію забирали всюду пожитки и отправляли въ плѣнъ по выбору лучшее здоровое населеніе. Лѣтопись сообщаетъ постоянно одно и тоже: градъ и церкви святыя огневи предаша, и монастыри всѣ и села пожгоша, и много имѣнья вземше отъидоша... А что чернець уныхъ и черницъ и поповъ и попадій, и діаконы и жены ихъ и дчери и сыны ихъ, то все везоша въ станы своѣ, овы же ведуще босы и безъ покровенъ, издыхающа мразомъ. И бѣ видѣти страхъ и трепетъ, и колебанье и бѣда, яко на хрестьянскѣ родѣ распространися“. (Лавр. 196—198).
Въ колыбельныхъ пѣсняхъ, навѣрно сложившихся еще въ эпоху порабощенья Россіи, высказываются тѣже черты грабежа имущества и плѣна, которыми сопровождалось татарское нашествіе.
Спи — усни, мое дитятко!
Твоя матушка — полоняночка,
Твой батюшка — полоняночекъ.
Злы татары набѣгали,
------------------------------
1) Нагнано тутъ силы татарскія,
Что мать сыра земля колеблется,
Колеблется земля, погибается,
Померкло солнышко красное
Отъ того отъ пару отъ татарскаго.
(Пѣсни Рыбникова I, 103).
Домы — теремы сжигали,
Старыхъ стариковъ убивали,
Молодыхъ въ полонъ полонили,
Животы по себѣ дѣлили;
Разлучили тебя, дитятко,
Съ родимой ли матушкой,
Отогнали прочь, дитятко,
Твоего ли батюшку родимаго....
На горѣ, на горѣ да крутой
Огни горятъ да все свѣтлые;
На тѣхъ огняхъ на свѣтлыхъ
Котлы кипятъ да кипучіе,
Вокругъ огней да свѣтлыхъ
Сидятъ татары да все злые.
Сидятъ, дѣлятъ да все животы
Твоего отца да родимаго...
(Пѣсни Шеина 70—73).
При нашествіи татаръ у сильныхъ могучихъ богатырей русскихъ „сердце пріужахнулось“, сами стихіи не въ состояніи были сладить съ азіатской ордой; а народъ русскій отъ страха пустился въ бѣгство: „Тогды бѣ пополохъ золъ по всей земли, и сами невѣдяху, игдѣ хто бѣжить“ (Лавр. 201).
Грозное нашествіе татаръ на Россію оставило слѣды не въ однѣхъ сказаніяхъ историческихъ и въ пѣсняхъ, но и въ народныхъ преданіяхъ, которыя доселѣ сообщаются нерѣдко со всей свѣжестью эпической. Нѣтъ сомнѣнія, что эти преданія сложились и бродили въ русскомъ народѣ издавна, по крайней мѣрѣ указанія на нихъ существуютъ съ половины XIII стол. (Изв. Акад. X, 192—3). Не смотря на отдаленность времени, и теперь въ мѣстностяхъ, которыя испытали свирѣпую и безпощадную силу татарскую, съ горькимъ отчаяннымъ чувствомъ передаются разсказы отъ отца къ сыну объ ужасномъ наводненіи страны азіатскими варварами.
Не вода въ города понахлынула,
Злы татары понаѣхали;
Какъ меня моюду во полонъ берутъ.
Ахъ ты батюшка, выкупай меня!
(Чт. общ. Ист. 1877 г. III, 22).
Въ Тамбовской и Воронежской губерніяхъ, первыхъ подвергшихся натиску татаръ, разсказываютъ крестьяне, что когда-то давно прошелъ по русской землѣ страшный воитель Батей и на пути вырубилъ все православное населеніе; онъ никому не давалъ пощады, ни старику хилому, ни безпомощному малюткѣ, сжегъ по дорогѣ всякое жилье человѣческое, истребилъ всѣ лѣса и травы на сто верстъ въ ширину, а въ длину — на сквозь всей русской земли. Гдѣ шли его полчища многочисленныя, какъ муравьи, тамъ не осталось
ни одного звѣря, ни одной птицы, да и рыба вся подохла въ рѣкахъ; одна лежала черная земля и та вся избита конскими копытами, а не заростала она сто годовъ. Съ той поры противъ этой широкой тропы земной, гдѣ шелъ Батей, и на небѣ выступило знаменіе въ видѣ бѣлой полосы, которую зовутъ Батевой дорогой, т. е. крестьяне считаютъ, что млечный путь образовался на небѣ со времени нашествія Батыя на Россію, въ память страшнаго бѣдствія, и лежитъ въ томъ же направленіи, въ какомъ двигался свирѣпый завоеватель въ нашей странѣ.
Сочувствіе природы къ бѣдствіямъ русскихъ людей, во время нападенія Батыя, изображается самыми поэтическими чертами и въ преданіяхъ народа и въ былинахъ. Чтобы не допустить татаръ къ г. Кіеву, рветъ мосты, перевозы и переправы быстрый Днѣпръ, но скоро выбился изъ силъ и помутился, видя гибель народа православнаго. Мать земля сырая хотѣла погнуться и поколебаться подъ силой татарской, но за грѣхи людскіе осталась спокойной, хотя тоже испытывала опустошеніе и бѣдствія. Какъ при пораженіи князя Игоря Сѣверскаго „уныша градомъ забралы, а веселіе пониче“; такъ и при взятіи Кіева Батыемъ мать стѣна городовая въ видѣ красной дѣвицы горько плакала,— „она вѣдала невзгодушку великую“ (Пѣсни Рыбникова I, 174); тамъ отъ духу отъ татарскаго не можно было крещенымъ живымъ оставаться, а по сказанію Тамбовскому при нашествіи татаръ разбѣжались звѣри, разлетѣлись птицы, подохла рыба и земля лишилась на сто лѣтъ производительной силы.
О страшномъ опустошеніи земли Рязанской Батыемъ историческая повѣсть выражается согласно съ народнымъ преданіемъ. „Погибе градъ и земля Рязанская, измѣнися доброта ея, и не бѣ что въ ней благо видѣти, токмо дымъ и земля и пепелъ“... Встрѣтивъ отпоръ Рязанцевъ, Батый „нача воевати Рязанскую землю, веля бити и сѣчи безъ милости... Іереи и черноризца до останка изсѣкоша, и храмы божіи разориша и во святыхъ алтаряхъ много крови проліяша“... (Свѣд. о малоизв. и неизв. памятн. Срезневскаго, 89. Прилож. къ Запис. Акад. XI, № 2).
Въ письменныхъ памятникахъ рѣзко изображена картина страшнаго нашествія татарскаго на Рязанскую землю. „Господь отъ насъ силу отня, а недоумѣніе и грозу, и страхъ и трепетъ вложи въ насъ за грѣхи наша. И поглощена бысть премудрость могущихъ строити ратныя дѣла и крѣпкихъ сердца въ слабость женскую преложишася“. Татары, завязывая назадъ руки, въ огонь бросали людей, „и груди вырѣзываху, и жолчь выимаху, а съ иныхъ кожи одираху, а инымъ иглы и щепы за ногти біяху. Всеволодъ Пронскій и многіе князи мѣстные и воеводы крѣпкія, и воинства удальцы и рѣзвецы — узорочье и воспитаніе рязанское — вси равно умроша, и едину чашу смертную испиша, ни единъ отъ нихъ возвратися вспять“. (Тамъ же 78—9 84—6).
Когда Батый хозяйничалъ въ Рязанской области, по преданію, онъ дошолъ до такой дерзости, что „нача просити у князей дщерей и сестеръ ихъ себѣ на ложе“. Одинъ изъ лукавыхъ вельможъ сказалъ завоевателю о красавицѣ Евпраксіѣ, женѣ князя Ѳедора и онъ убилъ ея супруга, а тѣло его валялось на р. Воронежѣ, потомъ прибрано было вѣрнымъ человѣкомъ, который принесъ вѣсть княгинѣ о гибели ея мужа. Евпраксія въ это время стояла въ высокомъ теремѣ и на бѣлыхъ рукахъ держала любимаго своего сына Ивана, названнаго Постникомъ, потому что онъ по постнымъ днямъ не бралъ груди материнской. Она высматривала ласковаго и любимаго своего супруга, „да скоро видитъ его въ радости“. Вдругъ получаетъ вѣсть, что князь „любви ея ради и красоты отъ Батыя убіенъ бысть“; тогда она вмѣстѣ съ сыномъ бросилась съ высоты на землю и заразилась до смерти; по этому и городъ Зарайскъ получилъ свое названіе Заразскъ. И вотъ принесено было тѣло князя Ѳедора, погребено съ княгиней и сыномъ Иваномъ Постникомъ, и поставили надъ ними кресты каменные. (Ист. Гос. Рос. III, пр. 357. Опис. Рум. Муз. 325. О неизв. пам. Срезневскаго 80, 82, 90).
Пошелъ Батый отъ р. Воронежа далѣе къ Рязанской области, но тамъ на р. Окѣ святыня Господня обуздала его безпощадный нравъ: онъ приступилъ къ одному монастырю, и тотчасъ ослѣпъ, а когда поклонился св. иконѣ до земли и просилъ прощенія, снова прозрѣлъ.
Такіе разсказы я слышалъ въ дѣтствѣ отъ крестьянина Ивана Климова Волчинскаго въ с. Стеньшинѣ Липецкаго у. Тамбовской губ. верстахъ въ 10 отъ р. Воронежа. Эти преданія о Батыѣ издавна ходили и по Рязанской области и занесены въ письменные памятники. Амвросій, въ „Исторіи Россійской Іерархіи“ сообщаетъ преданіе, сохранившееся въ Богословскомъ монастырѣ (недалеко отъ устья р. Прони, впадающей въ Оку, въ 25 верстахъ къ сѣверу отъ Рязани, Пронскаго уѣзда), какъ Батый, во время опустошенія Россіи, пораженъ былъ ужасомъ около этого монастыря и, вмѣсто разоренія обители, снабдилъ ее своими сокровищами, и послѣ показывалъ уваженіе религіи христіанской. Особенно замѣчательно для знатоковъ старины русской, что это преданіе зашло, какъ несомнѣнное, въ офиціальные акты и служило опорой уваженія мѣстной святыни Богословскаго монастыря.
Разсказываютъ, что Батый подарилъ въ этотъ монастырь золотую печать, которую взялъ архіепископъ рязанскій Михаилъ въ 1653 году и положилъ въ городскомъ соборѣ, изъ боязни, какъ бы, мордовскіе разбойники не похитили старинной драгоцѣнности. Спустя нѣсколько лѣтъ, духовныя лица поступили такъ же, какъ сдѣлала бы мордва, именно: печать Батыя употребили на позолоту водосвятной части и другихъ утварей соборнаго храма (Ист. Гос. Рос. III, пр. 360). Что дѣйствительно есть въ преданіи основа историческая, объ этомъ
говоритъ документъ, составленный основательными лицами. Въ патріаршей грамотѣ 1692 г. находится прямое указаніе на народный разсказъ; въ ней говорится такимъ образомъ: „Бывъ оный Батый, христіанскаго рода несносный врагъ, въ предѣлахъ рязанскихъ, явленіемъ св. апостола и евангелиста Іоанна Богослова, пріиде отъ дерзномышленнаго своего суровства въ пристрашіе, и прибѣгши въ обитель къ пречестному и св. образу, приложилъ гербъ и печать свою златую,— и тѣмъ его святымъ явленіемъ починися преславному жительству многонадежное и безбѣдное отъ нихъ враговъ защищеніе. О томъ чудномъ произшествіи, открывшемся заступленіемъ всехвальнаго наперстника Господня, и до нынѣ сіе во всемъ народѣ явлено извѣствуется“. (Ист. рос. іер. III, 396—7).
Это преданіе сложилось позже нашествія Батыя на Рязанскую землю, можетъ быть, въ то время, когда ханы стали давать большія льготы монастырямъ и духовенству. Извѣстно по лѣтописнымъ даннымъ, что взятіе Пронска и Рязанской области татарами отличалось особенной жестокостью на первыхъ порахъ, чтобы внушить страхъ въ русскомъ населеніи, чего и достигли завоеватели.
Много характеристическихъ преданій, особенно въ Рязанской землѣ, сохранилось о нападеніи Батыя на этотъ край. Одинъ изъ рязанскихъ вельможъ, Евпатій Коловратъ, бывшій въ Черниговѣ во время нахожденія татаръ, пригналъ въ землю рязанскую съ малой дружиной и увидѣлъ грады разоренные, людей побитыхъ. Собралъ онъ тогда 1700 человѣкъ воиновъ, нагналъ Батыя въ землѣ Суздальской, напалъ неожиданно на станы его, сталъ рубить и колоть силу татарскую. Самъ Батый струсилъ и татары думали, что оживѣли мертвецы русскіе, которые побиты были раньше ими; но взятые въ плѣнъ 5 воиновъ разъяснили, что они отъ полка Евпатіева, пришли честно проводить сильнаго царя и воздать почести, только не успѣли наливать чары на великую силу — рать татарскую. Таврулъ похвалился предъ Батыемъ взять живьемъ Коловрата, но тотъ наскочилъ на него и разсѣкъ его пополамъ; начали тутъ рубить татаръ, кого до плечь, а кого до сѣдла. И наконецъ самъ Евпатій съ своею малою дружиною легъ костьми на полѣ. Такъ богатыри рязанскіе, „чудища, а не людища“, по выраженію лѣтописному, „крѣпкіе удальцы лежаша на землѣ пустѣ, на травѣ ковылѣ, снѣгомъ и ледомъ померзаша“. (О малоизв. памятн. 86—88).
Въ лѣтописи читаемъ: „На зиму 1237 года придоша отъ восточные страны на Рязанскую землю лѣсомъ безбожніи татари, и почаша воевати, и плѣноваху и до Пронска. Поплѣнивше Рязань весъ и пожгоша, и князя ихъ убиша, ихъ же емше (въ плѣнъ), овы растинахуть, другія же стрѣлами растрѣляху въ ня, а они опакы руцѣ связывахуть. Много же св. церквей огневи предаша, и монастырѣ и села пожгоша имѣнья не мало обою страну взяша“... Князя Юрья привели изъ Рязани нальсти къ г. ГІронску, гдѣ
находилась его супруга; княгиню его тоже вывели изъ крѣпости нальсти (обманомъ), убили ихъ вмѣстѣ съ мужемъ „и всю землю избиша, и не пощадеша отрочатъ до ссущихъ млека“. (Лавр. 190. Ипат. 175). При такихъ страшныхъ явленіяхъ, не могло зародиться благодушное преданіе въ Богословскомъ монастырѣ объ уваженіи Батыя къ русской святынѣ; очевидно, оно возникло въ другую пору и вотъ на какомъ историческомъ основаніи.
Татары до принятія ислама отличались рѣдкой вѣротерпимостью и уваженіемъ къ русскимъ духовнымъ лицамъ, какъ пишетъ ярлыкъ Узбека 1313 г. „тѣ бо за насъ Бога молятъ, и насъ блюдутъ, и наше воинство укрѣпляютъ. (Собр. гос. грам. II, № 7). Послѣ первоначальнаго звѣрскаго опустошенія Россіи и истребленія святынь, трудно было объяснить нашимъ предкамъ перемѣну въ характерѣ татаръ и снисходительное отношеніе ихъ къ православнымъ храмамъ и духовенству. Поэтому они съ своей точки зрѣнія всю смягчающую силу и благое вліяніе на азіатскихъ варваровъ приписали своимъ святынямъ, которыя чудодѣйствованнымъ образомъ укрощали сердце свирѣпыхъ завоевателей. Такому воззрѣнію обязаны своимъ происхожденіемъ многіе лѣтописные разсказы и устныя преданія, къ которымъ относится и Пронское.
Особенно поэтическимъ характеромъ и прихотливой изобрѣтательностью отличается Нижегородское сказаніе о нашествіи татаръ, которое изукрашено фантазіей раскольниковъ. Тамъ существуетъ преданіе о подземномъ городѣ Китежѣ, который будто бы скрылся въ землю при осадѣ его азіатами во время нашествія Батыя. Сказанія народныя сообщаютъ, что городъ Большой Китежъ построилъ князь Псковскій Георгій въ Макарьевскомъ у. на берегу озера Свѣтлояра и поселился въ немъ; а Малый Китежъ (Городецъ) былъ раньше устроенъ съ укрѣпленіемъ. Недолго жилъ князь Георгій въ Китежѣ и отправился въ свой родной городъ Псковъ; однако грозное татарское нашествіе вызвало его оттуда на защиту русской земли. Собравъ войско, онъ хотѣлъ остановить полчища Батыя на берегу Волги, но былъ разбитъ, убѣжалъ и заперся въ Маломъ Китежѣ. Когда же ясно стало, что Батыева сила, обложившая этотъ городокъ, скоро можетъ взять его, Георгій удалился съ горстью избраннаго войска въ Большой Китежъ; татары прислѣдовали его, и только подошли къ городу,— онъ скрылся подъ землей и сдѣлался невидимъ. Такъ и недостался въ руки невѣрныхъ благочестивый городъ! Этотъ чудный городъ до селѣ стоитъ невидимъ со всѣми церквами и монастырями, населеніе въ немъ живетъ старинной жизнью благочестивою; въ опредѣленные часы дня раздается звонъ колоколовъ, который слышатъ избранные, сидя на берегу озера. Прежніе жители города, умирая постепенно, пополняются приходящими благочестивыми людьми: кто желаетъ поселиться въ Китежѣ, тотъ долженъ оставить домъ свой, отца, мать и жену, братьевъ и сестеръ, родныхъ
и знакомихъ и идти по Батыевой дорогѣ, неоглядываясь по сторонамъ. По дорогѣ будутъ представляться большія искушенія и страхи отъ нечистой силы, явятся злые звѣри и другіе знаменія, но православный долженъ творить молитву, не смущаться и продолжать путь въ чудный градъ Китежъ. Кто не смутится дьявольскимъ навожденіемъ, тотъ услышитъ звонъ колоколовъ, предъ нимъ откроется городъ и сдѣлается видимымъ; когда войдетъ благочестивый странникъ, его встрѣтятъ блаженные жители града и тамъ онъ будетъ наслаждаться предвкушеніемъ райской жизни.
Въ другихъ областяхъ и городахъ также сохранились преданія о нашествіи татаръ, напримѣръ, въ Смоленскӗѣ героемъ-защитникомъ погибшимъ является св. Меркурій, въ Касимовѣ — Егорій и проч. (Очерки Буслаева II, 155. Легенды Афанасьева 132). Но этихъ общеизвѣстныхъ разсказовъ мы не будемъ касаться; а перейдемъ къ преданію, которое сообщается въ Курской губерніи и относится къ событіямъ конца XIII столѣтія, какъ татары раскололи образъ курской Богородицы и какъ онъ опять сросся. Это преданіе давно занесено въ лѣтопись Курскаго монастыря и читается такъ: „Страна курская, разореніемъ отъ татаръ пришедъ въ конечное запустѣніе, заросла лѣсами, изобильна бывъ птицами, для промыслу коихъ жители г. Рыльска почасту туда пріѣзжали — и одинъ изъ оныхъ ходя по лѣсу при рѣкѣ Тускарѣ, въ самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ славная по своей ярмаркѣ Коренная пустыня существуетъ, обрѣлъ на корню образъ Знаменія Богоматери, лежащимъ ницъ къ землѣ. И при томъ самомъ случаѣ за первое чудо сочтено, что при поднятіи сего образа отъ земли, на томъ самомъ мѣстѣ произошелъ источникъ воды. Сіе случилось 1295 г. сентября 8 числа.
„Дошло оное происшествіе до свѣдѣнія г. Рыльска и до князя ихъ Шемяки, тамо пребывающаго, по желанію коего, посланными отъ него, образъ тотъ и принесенъ былъ въ г. Курскъ. Весь народъ благоговѣйно срѣтилъ, самъ же князь не былъ при томъ, за что и объятъ сталъ слѣпотою; по признаніи жъ своей погрѣшности и по принесеніи молебствія чудотворному образу сему, паки получилъ зрѣніе; въ знакъ же своего усердія соорудилъ въ г. Рыльскѣ церковь Рождества Богоматери, гдѣ и поставилъ сію чудатворную икону. Но произволеніемъ Божіимъ очутилась она опять въ пустынѣ, при найденномъ ея мѣстѣ; почему тамъ построена была часовня и при образѣ поставленъ священникъ г. Рыльска. Въ скоромъ потомъ времени нашествіемъ татаръ къ тѣмъ мѣстамъ, священникъ оной взятъ былъ въ полонъ, и образъ Знаменія Богоматери расколотъ на многія части; но по искупленіи сего священника, какъ обратился онъ къ своей пустынѣ, обрѣлъ части чудотворныя иконы невредимы; почему будучи сложены оныя вкупѣ, составился образъ, какъ и былъ, цѣлой. Рыльчане, увѣдавъ о чудѣ семъ, со всѣмъ духовенствомъ изъ города, при множествѣ мірскихъ людей, троекратно покушалися для перененія образа въ городъ свой, въ церковь устроенную княземъ Шемякою;
но святой образъ являлся всегда на мѣстѣ своемъ въ часовнѣ. Съ того времени, въ продолженіе трехъ сотъ лѣтъ съ небольшимъ, и пребылъ онъ тамъ неподвижно“. (Ист. рос. іер. IV, 197 — 8. 641 — 2).
Преданіе это сохранило воспоминаніе о свирѣпомъ нападеніи татаръ въ 1282 г. на Курскую область, когда они страшно расправлялись съ боярами и другими жителями городовъ.
Баскакъ Ахматъ наклеветалъ хану Ногаю на князей рыльскаго — Олега и липецкаго — Святослава; Ногай велѣлъ занять войскомъ всю Курскую область; князья скрылись отъ татаръ, которые пограбили и повоевали все княженіе; взяли 13 старѣйшихъ бояръ, заковали въ двое желѣзы нѣмецкія и много людей забрали въ плѣнъ съ женами и дѣтьми; трупы убитыхъ бояръ вѣшали по деревьямъ, отсѣкали у нихъ руку правую и голову и бросали псамъ на съѣденье, а идя въ орду, на каждомъ станѣ убивали по человѣку. „Мнози же отъ мраза измраша людье излуплени и младенци“. Зло это было въ Курскѣ и прочихъ городахъ княжества. „Тако наведе Богъ сего бесурменина зло, за неправду нашу, мню бо и князи ради, зане живяхуь въ которохъ межи собою... И бяше видѣти дѣло стыдно и велми страшно, и хлѣбъ во уста не идяше отъ страха“. Съ этого времени, когда татары 20 дней грабили и опустошали Курскую область, она совсѣмъ запустѣла.
Послѣ явленія иконы въ 1295 г. курская страна подверглась опустошенію въ 1310 г., когда татары разграбили г. Брянскъ: къ этому времени можно отнести плѣнъ священника, служившаго въ часовнѣ при иконѣ Знаменія Коренной. (П. Соб. Лѣт. VII, 170—7. 185. I, 206—207. IV, 43. V, 200).
Съ другой стороны, въ преданіи сохранился отголосокъ, когда изобиловала звѣрями и птицами курская страна; въ лѣтописи дѣйствительно Ахматъ совѣтуетъ послать туда сокольниковъ: „есгь бо въ княженіи ловища лебединая“ (Воскр. 177).
Русскіе усердно молились своимъ святымъ объ освобожденіи отъ татарскаго господства, составляли молитвы угодникамъ и просили Бога, чтобъ онъ сподобилъ невѣрныхъ познать благодать христіанства, какъ выражается лѣтописецъ: „Обрати, Господи, поганыя въ крестьянство, да и ти будутъ братья наша, пріемше святое крещенье и да будетъ едино стадо и единъ пастырь! 1)“. Эти усердныя молитвы и надежды нашихъ предковъ рано стали оправдываться, потому что татары принимали христіанство. Петръ, царевичъ Ордынскій, бѣжалъ въ Россію, принялъ крещеніе около 1207 года и женился на дочери богатаго вельможи татарскаго, жившаго въ Ростовѣ,
----------------------
1) П. Соб. Лѣт. IV, 98. Сохранились молитвы, обращенныя къ препод. Ѳеодосію Кіево-Печерскому, Авраамію и Меркурію Смоленскимъ. (Изв. Акад. X, 193—4. Ист. рус. церкви, Макарія, III, пр. 265. Очерки Буслаева, II, 179).
а этотъ князь „прежде бяше въ вѣру пришедъ“. (О житіяхъ святыхъ. Ключевскаго, 41). По преданію, въ г. Боровскъ (Калужской губ.) Батый опредѣлилъ баскака изъ татаръ для сбора даней, который обратился въ христіанскую вѣру, а отъ его сына родился знаменитый подвижникъ Панфутій Боровскій (Ист. рос. іер. III, 396, 432).
На сѣверѣ Россіи сохранилось преданіе объ обращеніи въ христіанство Багуя, иначе — Буга богатыря, баскака или намѣстника Батыева въ Великомъ Устюгѣ, и о постройкѣ имъ монастыря Іоанна Предтечи. Сказаніе это занесено въ „Архангельскій лѣтописецъ“ и въ лѣтопись о Великомъ градѣ Устюгѣ и несомнѣнно имѣетъ историческое основаніе, какъ и „повѣсть о Петрѣ ордынскомъ царевичѣ“. Баскакъ Бугай, проживая въ Устюгѣ для сбора ханскихъ даней, устроилъ свой дворъ на горѣ Сокольничьей, гдѣ проводилъ время въ любимой имъ соколиной охотѣ; онъ отнялъ у одного изъ Устюжанъ дочь дѣвицу, по имени Марью, и держалъ ее у себя въ качествѣ наложницы, но она была весьма привязана къ нему. Въ 1262 г., когда татары производили поголовную перепись и устанавливали новую систему налоговъ — подушную, тогда по многимъ городамъ народное вѣче взволновалось, перебило числениковъ и баскаковъ. Такая же судьба ожидала и Устюжскаго баскака Багуя, тѣмъ болѣе, что тамъ распространилось извѣстіе о побѣдѣ русскихъ надъ татарами по всѣмъ городамъ и будто „пріиде на Устюгъ грамота отъ великаго князя Александра Ярославича, что татаръ бити“. Узнавъ о грозящей опасности жизни преданнаго человѣка, Марья сообщила Бугаю, что онъ можетъ спастись отъ смерти только принятіемъ христіанской вѣры, такъ какъ устюжане окончательно рѣшились убить его. При такомъ опасномъ положеніи, баскакъ послушался своей любовницы, заявилъ духовенству о своемъ желаніи креститься; тогда улеглось народное озлобленіе противъ него и забыты были его обиды и притѣсненія. Принявъ православіе, онъ названъ былъ именемъ Ивана и женился на Марьѣ, которая спасла его жизнь. Впослѣдствіи этотъ человѣкъ отличался благотвореніями и набожностью и снискалъ любовь и уваженіе народа. На Сокольничьей горѣ, гдѣ онъ прежде забавлялся охотой, онъ обратилъ свой дворъ въ монастырь и устроилъ церковь во имя своего ангела — Іоанна Предтечи. Эта мѣстность и доселѣ слыветъ Сокольею горою. (Ист. рос. іер. IV, 315 — 316. Ист.-рос. госуд. IV, 55. Годъ 1262).
Этотъ разсказъ имѣетъ сходство въ нѣкоторыхъ чертахъ съ житіемъ царевича Петра Ордынскаго, который тоже любилъ, какъ и Багуй, соколиную охоту: „Бѣ выѣздяй при езерѣ Ростовстѣмъ, птицами ловя“. Точно также тотъ и другой, по принятіи христіанства, отличались усердіемъ къ религіи и построили монастыри (Прав. Собес. 1859 г. I, кн. 3). Но большая разница заключается въ побужденіяхъ
къ принятію христіанства: Петръ крестился добровольно, сознавъ несостоятельность идолопоклонства; а Багуй обратился ко Христу, боясь смерти, во время волненія русскихъ противъ татаръ 1262 года, „егда людіе по градомъ на враги своя гнѣвахуся, и подвигошася на бесерменъ, и изгнаша я вонъ изъ градовъ, а иныхъ избиша на вѣчи“ (П. Соб. Лѣт. V, 190). Сюда надо добавить, что предокъ Годунова, мурза Четъ, обратившись въ христіанство, построилъ Ипатьевскій монастырь въ XIV столѣтіи.
Въ дополненіе къ разсказамъ объ Иванѣ Грозномъ, сообщеннымъ мною Кіевскому археологическому съѣзду 1), я присоединю еще преданіе, которое нашелъ въ своихъ замѣткахъ: оно давно было напечатано по разнымъ указаніямъ и русскими и иностранными писателями: но я сообщаю преданіе, представляющее нѣкоторыя особыя подробности, которыя могутъ оказаться нелишними для изслѣдователя стариннаго русскаго быта.
Въ Липецкомъ уѣздѣ, Тамбовской губ., въ родномъ моемъ селѣ Стеньшинѣ, я слышалъ разсказъ о Грозномъ такаго рода: ходилъ ночью по Москвѣ царь одинъ, развѣдывая о благосостояніи своихъ подданныхъ, заглядывалъ въ питейные дома и разныя подозрительныя мѣста, сходился съ лицами всѣхъ сортовъ общества и разспрашивалъ ихъ за понибрата. Вотъ познакомился онъ съ однимъ ловкимъ воромъ и мошенникомъ, узналъ о его ремеслѣ и сталъ подбивать его обокрасть казну государеву; воръ съ первыхъ словъ обругалъ царя за это предложеніе, прибавивъ, какъ онъ смѣетъ посягать на общественное достояніе, и не хотѣлъ съ нимъ идти на воровской промыслъ. „Вотъ другое дѣло, сказалъ онъ, пойдемъ къ тѣмъ, которые крадутъ казну государеву. Это будетъ лучше!“ Пошли они по улицамъ московскимъ и увидѣли свѣтъ во второмъ этажѣ палатъ близкаго къ царю боярина, у котораго было не мало народа. „Послушаемъ, шепнулъ воръ, о чемъ тамъ разговариваютъ“. Досталъ онъ изъ кармана кошки (желѣзные крючки, нашитые на пальцы кожанныхъ перчатокъ), навязалъ на руки ремнемъ и живо взобрался подъ окно втораго этажа, долго подслушивалъ разговоръ бояръ, спустился и сказалъ: „Плохо дѣло! Надо бы дать знать царю, что бояре сговорились завтра вечеромъ отравить его; этотъ близкій бояринъ пригласитъ его завтра къ себѣ въ гости и поднесетъ ему заздравную чарку съ ядомъ. Какъ бы ухитриться донести государю?“ Царь Грозный отвѣчалъ, что у него есть при дворѣ хорошій знакомый служитель и онъ чрезъ него сейчасъ же непремѣнно сообщитъ государю о заговорѣ на его жизнь.
-----------------------------
1) Труды ІІІ-го археологическаго съѣзда, Кіевъ. 1878 г, Т. I. 337.
Тутъ они распростились и переодѣтый царь пригласилъ на другой день утромъ вора къ себѣ въ гости; онъ разъяснилъ ему, чтобы пришелъ къ воротамъ царскихъ палатъ, гдѣ живетъ его пріятель придворный и назвалъ его по имени. „На, вотъ тебѣ мою палку, позови служителя и покажи ему: эта палка ему знакома, онъ — пуститъ тебя къ себѣ и тамъ мы съ тобой покутимъ на радости, что царя спасли. Да чего добраго, дадутъ намъ и награжденіе за это. Смотри же приходи, какъ услышишь колоколъ къ поздней обѣднѣ; я тебя тамъ стану дожидаться“. Отдалъ ему иалку — и скрылся.
На другой день воръ пришелъ къ царскому дворцу, вызвалъ служителя, о которомъ ему говорилъ неузнанный имъ царь, показалъ ему палку и тотчасъ приглашенъ былъ по заказу къ самому царю, который велѣлъ его накормить, напоить и держать до вечера. Онъ хотѣлъ увѣриться, дѣйствительно ли воръ сказалъ правду, что любимый имъ бояринъ хотѣлъ известь его на смерть. Когда время клонилось къ вечеру, бояринъ этотъ прибылъ къ царю и сильно сталъ просить его пріѣхать въ гости; царь принялъ его чудесно, какъ будто ничего не подозрѣвалъ и обѣщался быть въ его домѣ черезъ часъ. Когда уѣхалъ бояринъ, Грозный велѣлъ поставить около его дома тайно отрядъ солдатъ, чтобы они по свисту его тотчасъ окружили и не выпускали никого оттуда; а вору заказалъ, при этомъ знакѣ, на кошкахъ прямо лѣзть въ окно второго этажа. Сдѣлавъ такія распоряженія, царь отправился на вечеръ къ боярину; началась пирушка, веселье общее и поднесли государю заздравную чару.
Тогда царь принялъ въ руки и сказалъ: „Любилъ я тебя, хозяинъ пуще всѣхъ бояръ и, въ знакъ этой любви, прими и пей чару государеву, а я выпью изъ твоей чарки“. Ужасъ обнялъ всѣхъ гостей, злоумышлявшихъ на жизнь царя; а бояринъ сталъ отказываться выпить, какъ недостойный прикасаться къ питью государеву.
Свиснулъ тогда въ окно Грозный; солдаты окружили домъ боярина, а воръ влѣзъ на кошкахъ во второй этажъ въ окно и сталъ обличать всѣхъ и передавать, что онъ слышалъ наканунѣ вечеромъ отъ каждаго. Царь заставилъ выпить приготовленную ему чару съ ядомъ хозяину, который и умеръ въ страшныхъ мученіяхъ очень скоро передъ глазами царскими; другихъ бояръ государь велѣлъ перевязать солдатамъ, а вору драть ихъ своими желѣзными кошками. Съ ними онъ расправился на другой день; а вора велѣлъ наградить за вѣрность къ царю и къ казенному имуществу, далъ ему средства богатыя и онъ сдѣлался потомъ хорошимъ человѣкомъ.
Подобный разсказъ, пріуроченный къ личности Грознаго, слышалъ и занесъ въ свои записки Коллинсъ, докторъ царя Алексѣя Михайловича, жившій въ Россіи 1659—1667 г. (Рус. Вѣст. 1841 г. №№ 8 и 9. Чт. Общ. Ист. 1840 г. 1. Очерки Буслаева I, 512 — 514. Преданія о Грозномъ. Веселовскаго. Древн. и Нов. Рос. 1870 г. № 1, стр. 316, 318 и др.).
Въ октябрѣ 1670 г., напали на г. Цывильскъ (Казанской губ) казаки, бунтовавшіе подъ предводительствомъ Стеньки Разина; жители стали защищаться и видѣли съ ужасомъ, что мятежники скоро завладѣютъ городомъ. Въ ночь приступа, вдова Ульяна Васильева задремала и узрѣла видѣніе, какъ Богородица Тихвинская, образъ которой находился въ соборной церкви города, велѣла объявить жителямъ, чтобы осажденные крѣпко сидѣли и сопротивлялись воровскимъ казакамъ, которые по предстательству св. Дѣвы потерпятъ неудачу и не возьмутъ города. Когда же минуетъ гроза и опасность, удалятся мятежники,— граждане въ благодарность должны построить монастырь во имя пресвятой Богородицы между рѣками Большимъ и Малымъ Цывилями, между болотомъ и стрѣлецкимъ лугомъ. Дѣйствительно, предвѣщаніе вдовы сбылось: казаки ушли отъ города — и жители, движимые чувствомъ спасенія отъ убійствъ и разграбленія, соорудили каменный мужской монастырь на указанномъ мѣстѣ. Они поручили снять копію съ иконы Богородицы, стоящей въ соборномъ храмѣ, и поставили въ монастырѣ. (Ист. Рос. Іер. VI, 651).
Въ этомъ преданіи основа заключается историческая, впрочемъ, разница есть во времени на одинъ годъ: въ октябрѣ 1671 года дѣйствительно весь Цывильскій уѣздъ наполненъ былъ казаками, приверженцами С. Разина, и городу Цывильску грозила опасность отъ мятежниковъ. Но послѣ 7-го ноября, князь Данилъ Барятинскій, слѣдуя съ войскомъ изъ Казани, разбивалъ скопища бунтовщиковъ и очистилъ до 14-го ноября уѣзды Свіяжскій, Цывильскій и Чебоксарскій. Отъ 7-го ноября писалъ изъ Васильсурска голова московскихъ стрѣльцовъ Юрій Лутохинъ, что изъ Казани пришелъ товарищъ полководца Долгорукаго, воевода Барятинскій, со многими ратными конными и пѣшими людьми къ 7 ноября, а дорогою отъ Казани ратные люди очистили Свіяжской уѣздъ, Цывильскъ съ уѣздомъ и Чебоксарскій уѣздъ. Эти побѣды надъ мятежниками въ донесеніяхъ Долгорукова произошли „милостію Господа Бога и чудодѣйствомъ св. его образа, помощію и заступленіемъ Пречистой Богородицы и всѣхъ святыхъ“. (Матер. для ист. возмущенія С. Разина. 117— 118. Въ текстѣ 101).
Въ приволжскомъ краѣ сохранилось много преданій о Разинѣ и всѣ онѣ дѣлятся на двѣ категоріи: однѣ имѣютъ въ основѣ дѣйствительныя черты событій, какъ сказаніе объ освобожденіи г. Цывильска, другія отличаются фантастическимъ характеромъ, какъ Разинъ сидитъ, точно Змѣй Горынычъ или Кощей безсмертный, надъ грудами золота въ горныхъ пещерахъ. Предоставляя сближеніе преданій о Разинѣ фантастическаго склада съ миѳическими сказаніями изслѣдователямъ русской литературы,
я останусь въ границахъ повѣствованій, касающихся дѣйствительныхъ событій.
На этотъ разъ я слышалъ преданіе о Разинѣ, похожее на правду, отъ протопопа г. Симбирска П. Н. Охотина, который показывалъ мнѣ въ каѳедральномъ соборѣ серебряный крестъ, погнутый въ срединѣ и разсказалъ слѣдующее изъ исторіи осады самозванцемъ г. Симбирска.
Когда Стенька Разинъ ночью напалъ на Симбирскъ, страшно сталъ стрѣлять и старался зажечь городъ, тогдашній воевода послалъ просить духовенство выдти на Вѣнецъ (гора со стороны Волги, около собора). Вышелъ протоіерей со всѣмъ духовенствомъ подъ самые выстрѣлы; начался молебенъ о спасеніи града отъ враговъ и когда дьяконъ читалъ евангеліе, вдругъ ударила пуля въ самую средину серебрянаго креста, который держалъ въ рукахъ священникъ. Съ этого времени враги точно ошалѣли, струсили, бросились къ берегу Волги и стали садиться на суда. Такимъ образомъ Симбирскъ былъ спасенъ.
Послѣ отступленія Пугачева отъ Казани и переправы черезъ Волгу, на правомъ ея берегу поднялось все инородческое и крѣпостное населеніе; съ особенной злобой оно мстило помѣщикамъ и духовенству. Прискакалъ гонецъ отъ самозванца въ с. Туваны и объявилъ отъ имени царя грамоту, въ которой говорилось о преслѣдованіи бояръ и поповъ и о будущихъ народныхъ льготахъ. Чуваши с. Туванъ и окрестныхъ селъ знали уже, что идетъ войско и во главѣ его царь, что оно вѣшаетъ поповъ и господъ; по обнародованіи манифеста, они поднялись, заволновались и сами принялись за дѣло: стали ловить укрывавшихся священниковъ и вѣшать. Уже болѣе десятка успѣли чуваши погубить духовныхъ лицъ; но въ это время правительство приняло мѣры и прислало въ с. Туваны 3 роты солдатъ для усмиренія бунта. Чуваши рѣшились лучше умереть, чѣмъ выдать зачинщиковъ мятежа въ ихъ селѣ, но хорошенько не могли опредѣлить, царское это войско или царицыно.
— Кто здѣсь бунтовалъ и вѣшалъ поповъ и господъ? спросилъ воинскій начальникъ.
— Здѣсь, бачка, все было тихо и смирно, никто никого не думалъ вѣшать. Мы занимались своими дѣлами и ничего даже не слыхали.
— Такъ кто же, не знаете ли, повѣшалъ поповъ здѣшнихъ, если вы не участвовали въ этомъ дѣлѣ?
— Знать не знаемъ! Видно, они сами повѣсились.
Видя явное соглашеніе и запирательство чувашъ, начальникъ отряда прибѣгнулъ къ хитрости, чтобы развѣдать, кто были главные зачинщики волненія. Зная, что самая дорогая вещь для чувашъ соль, онъ имъ сказалъ:
— Ахъ, вы дураки. Что же вы скрываете отъ меня?! Вѣдь я нарочно присланъ царемъ похвалить васъ за усердіе и пожаловать. Молодцы ребята, что хорошо расправлялись съ попами и господами и стояли за государя Петра Ѳедоровича; онъ вамъ прислалъ большую награду за вѣрность: кто изъ васъ вѣшалъ поповъ, тому жертвуетъ царь возъ соли, ступайте въ гор. Чебоксары (уѣздный городъ Казанской губерніи, называемый чувашскою столицею), тамъ изъ казеннаго подвала отпустятъ вамъ по 20 пудовъ каждому; вотъ только я напишу и дамъ вамъ грамотку.
Вручилъ чувашамъ туванскимъ воинскій начальникъ письмо, распрощался съ ними ласково, скомандовалъ солдатамъ и ускакалъ съ отрядомъ. Тутъ чуваши — большіе охотники до соли — стали тотчасъ запрягать лошадей, поѣхали въ Чебоксары и виновные и частью невинные; а военный начальникъ съ солдатами поджидалъ ихъ около дороги въ лѣсу, недалеко отъ с. Туванъ. Каждаго проѣзжающаго чувашенина ловили солдаты и приводили къ своему командиру, а тотъ допрашивалъ ихъ:
— Ты куда ѣдешь?
— Въ Чебоксары за солью, царь пожаловалъ.
— Да ты вѣдь не бунтовалъ и поповъ не вѣшалъ, даромъ казну раззорять вздумалъ?
— Какъ не бунтовалъ? Вонъ и возжи мои были; на нихъ я повѣсилъ туванскаго попа съ другими товарищами.
Разумѣется, такихъ смѣльчаковъ солдаты брали и вязали имъ руки и ноги, иные сознавались, что поѣхали за солью даромъ, не участвовали въ бунтѣ, а только смотрѣли, какъ вѣшали поповъ другіе. Этихъ чувашъ прогоняли обратно въ село нагайками и тѣ скакали безъ оглядки, считая себя обманщиками царя.
Такимъ способомъ развѣдали, кто были главные зачинщики и кто пособники бунта. Привезли ихъ въ с. Туваны и передъ собраніемъ всѣхъ чувашъ, жестоко наказали батогами да въ добавокъ натерли имъ спины лакомой приправой ихъ кушанья — солью 1).
Это преданіе имѣетъ большой историческій смыслъ, потому что сложилось на основаніи дѣйствительныхъ событій и явленій. 1) Въ с. Большихъ Туванахъ мятежники Пугачева взбунтовали чувашское населеніе, входили въ храмъ съ оружіемъ въ рукахъ и въ шапкахъ, ограбили имущество церковное и выгнали укрывавшихся тамъ людей; все это поощрило инородцевъ храбро поступать противъ духовныхъ лицъ, которыхъ они ненавидѣли. (Ист. Пугачева бунта. Пушкина. I, въ прим. стр. 60). 2) Въ Пугачевскій бунтъ въ Курмышскомъ уѣздѣ болѣе, чѣмъ гдѣ нибудь, побито духовныхъ лицъ: священниковъ умерщвлено 12 человѣкъ, (а въ Алатырскомъ только 7),
-------------------------------
1) Этотъ разсказъ записанъ ученикомъ Симбирской семинаріи, уроженцемъ села Туванъ и сообщенъ мнѣ въ 1860 году.
дьяконовъ 10, причетниковъ 16. (Тамъ же, I, въ прим. 87—89). 3) Это явленіе неиначе можно объяснить, какъ излишнимъ усердіемъ инородцевъ, которые обнаружили сильную ненависть противъ духовенства и злобу свою выразили практически. А. С. Пушкинъ пишетъ: „Переправа Пугачева произвела общее смятеніе. Вся западная сторона Волги возстала и предалась самозванцу. Господскіе крестьяне взбунтовались; иновѣрцы и новокрещенные стали убивать русскихъ священниковъ. Воеводы бѣжали изъ городовъ, дворяне — изъ помѣстій; чернь ловила тѣхъ и другихъ и отвсюду приводила къ Пугачеву“ (Тамъ же, I, 140). 4) Зная хорошо потребности инородцевъ и желанія народа, самозванецъ объявилъ общую вольность, что онъ будетъ всѣхъ жаловать лугами и морями, травами, рѣками и лѣсами; онъ обѣщался простить старыя повинности и безденежно раздать соль инородцамъ, а цѣну соли для всѣхъ установилъ 5 коп. за пудъ (Тамъ же, I, 140, въ прим. стр. 59). При усмиреніи возставшихъ инородцевъ, воинскій начальникъ не могъ не знать о даровой раздачѣ имъ соли Пугачевымъ и воспользовался случаемъ, чтобы развѣдать о зачинщикахъ бунта.
О взятіи Пугачевымъ г. Курмыша и Алатыря народное преданіе разсказываетъ одинаково, хотя исторически это не точно. Народъ сообщаетъ, что самозванецъ взялъ г. Алатырь съ бою, окруживъ его со всѣхъ сторонъ казаками, которые полѣзли на стѣны крѣпости и скоро ворвались въ городъ, потому что многіе изъ жителей помогали имъ взбираться на укрѣпленія. Храбрымъ и главнымъ защитникомъ Алатыря былъ намѣстникъ его Бердо, который и поплатился за свою отвагу и смѣлость жизнью; а бояре, проживавшіе въ городѣ, зная о злобѣ противъ нихъ Пугачева, оставили Бердо одного съ гарнизономъ и разбѣжались по отдаленнымъ своимъ деревнямъ.
Взявъ г. Алатырь, самозванецъ торжественно въѣхалъ въ городъ на бѣломъ конѣ, съ вострой саблей въ правой рукѣ, богато наряженный и окруженный разукрашенной многочисленной свитой. Духовенство всѣмъ соборомъ встрѣтило его съ иконами и хоругвями у городской заставы и со всѣхъ церквей лился колокольный звонъ; принявъ отъ именитыхъ горожанъ хлѣбъ-соль, Пугачевъ направился къ главному храму. Отслужили благодарственный молебенъ за здравіе и спасеніе государя и громогласно возгласили пѣвчіе многолѣтіе царю Петру Ѳедоровичу. За тѣмъ дьяконъ прочиталъ съ амвона манифестъ высочайшій православнымъ христіанамъ,— и началась поголовная присяга жителей на подданство императору, а не царицѣ.
Въ это время Пугачевъ отрядилъ молодцовъ разбить винный подвалъ и угощать народъ на царскій счетъ. „Пейте, говоритъ, дѣтушки, за царское здоровье, на радостяхъ, до отвалу!“ Вмѣстѣ съ посланцами много прибѣжало складчиковъ изъ горожанъ, живо разбили казенный подвалъ и выкатили бочки; чтобы скорѣе достать вина, они начали выбиватъ дно полѣньями: какъ хлопнутъ по бочкѣ.
такъ и потечетъ вино подъ гору къ р. Сурѣ. Ручьями текло вино, а всѣ охотники до выпивки подставляли шапки, черпали подъ горой и пили вдоволь, сколько душа приметъ. Послѣ всеобщей попойки, разбрелся народъ по всѣмъ окрестнымъ селамъ и забунтовалъ отъ имени царскаго.
Когда происходило это угощеніе войска и населенія мѣстнаго, Пугачевъ потребовалъ къ себѣ храбраго намѣстника г. Алатыря Бердо.
— Какъ ты смѣлъ не пускать царя Петра Ѳедоровича въ свой городъ, который ему достался по наслѣдству отъ блаженныхъ предковъ? закричалъ при народѣ самозванецъ.
— Царя Петра III нѣтъ въ живыхъ, отвѣчалъ храбрый Бердо, а управляетъ теперь русскимъ государствомъ его супруга императрица Екатерина II.
— Значитъ, ты вѣруешь и повинуешься бабѣ и подчиняешься боярскимъ прихотямъ. Бояре завладали царицей совсѣмъ и ты за ними! Ребята, онъ непригоденъ намъ, пустите его рыбу ловить.— Разумѣется, казаки тотчасъ увели намѣстника и утопили въ Сурѣ рѣкѣ.
Не далеко отъ этой рѣки, въ Алатырѣ показываютъ курганъ, въ которомъ похоронены, какъ говорять, защитники города и убитые по взятіи его Пугачевымъ. (Преданіе записано учениками симбирск. семинаріи Начаткинымъ и другими, 1860 г.).
Насчетъ этого преданія можно сдѣлать слѣдующія историческія замѣтки: 1) Никакого намѣстника Бердо не было въ Алагырѣ въ то время; убитъ Пугачевымъ премьеръ-майоръ Грабовъ съ женой, а въ Курмышѣ повѣшенъ начальникъ инвалидной команды Василій Юрловъ;
2) Торжественная встрѣча Пугачева едва ли не одинаково происходила по всѣмъ взятымъ имъ городамъ; по крайней мѣрѣ Державинъ былъ свидѣтелемъ такой сцены: „Подъѣзжая къ г. Петровску, услышалъ онъ колокольный звонъ и увидѣлъ передовыя толпы мятежниковъ, вступающія въ городъ, и духовенство, вышедшее къ нимъ на встрѣчу съ образами и хлѣбомъ“ (Ист. Пугач. б. Пушкина, I, 148); 3) Присягу принимали и въ Курмышѣ и въ Алатырѣ не только мѣщане, но и чиновники; офицеры инвалидной команды, присягнувшіе самозванцу, оправдывались тѣмъ, что они это сдѣлали не отъ искренняго сердца, но для наблюденія интереса государыни и привелъ ихъ къ сему невольному грѣху смертный страхъ (Тамъ же, I, 144); 4) Какъ въ Курмышѣ и Саратовѣ, такъ и въ Алатырѣ происходило одинаковое явленіе вольной раздачи казеннаго вина и соди, обнародованія манифеста и освобожденія преступниковъ изъ остроговъ. Пушкинъ пишетъ: „20-го іюля Пугачевъ подъ Курмышемъ переправился вплавь чрезъ Суру. Дворяне и чиновники бѣжали. Чернь встрѣтила его на берегу съ образами и хлѣбомъ. Ей прочтенъ возмутительный манифестъ, Инвалидная команда приведена была къ Пугачеву. Начальникъ ея Юрловъ съ унтеръ-офицеромъ въ глаза обличали самозванца; ихъ
повѣсили и мертвыхъ били нагайками. Пугачевъ велѣлъ раздать чувашамъ казенное вино“. (Тамъ же. 143).
„Мятежники, овладѣвъ Саратовомъ, выпустили колодниковъ, отворили хлѣбные и соляные анбары, разбили кабаки и разграбили дома. Пугачевъ повѣсилъ всѣхъ дворянъ, попавшихся въ его руки, и запретилъ хоронить тѣла ихъ“. (Тамъ же. 152).
Такимъ образомъ память народная доселѣ въ преданіи хранитъ черты исторической дѣйствительности.
Въ запискахъ Мертваго отлично обрисовано, какъ Пугачевскал ватага преслѣдовала помѣщиковъ и дѣтей ихъ. То же злобное отношеніе казаковъ и крѣпостныхъ людей къ своимъ господамъ проявляется и въ преданіяхъ народныхъ. Въ с. Курмачкасахъ разсказываютъ о дѣйствіяхъ шаекъ Пугачева слѣдующее:
Какъ услышалъ баринъ Курмачкасскій о приближеніи Пугачева, тотчасъ осѣдлалъ лошадь, бросилъ домъ и семью на божыо волю и ускакалъ въ дальнюю деревню. Возрастная дочь барина придумала способъ спастись отъ разбойниковъ: она взяла у своей сѣнной дѣвки сарафанъ, рубашку, платокъ и всѣ принадлежности одежи, принарядилась и сѣла прясть въ крестьянской избѣ, чтобы не узнали ее пугачевцы. Но та же горничная, которая дала ей свое платье, первая указала мятежникамъ, гдѣ скрывается ея барышня, потому что она лиха была до прислуги. Тогда схватили боярышню-невѣсту въ избѣ, выволокли за длинные волосы на улицу и задушили на висѣлицѣ. Мать ея Курмачкасская барыня съ груднымъ ребенкомъ убѣжала въ лѣсъ, куда принесли слуги колыбель, повѣсили на сукъ дерева и качали барченка; но и барыню выдали свои крѣпостные крестьяне, указавъ мятежникамъ мѣсто, гдѣ она скрывается съ малюткой. Прискакали туда казаки, повѣсили барыню на деревѣ, на которомъ находилась люлька, а ребенка задушили. Когда усмирили волненіе и улеглась сумятица въ Симбирской губерніи, вернулся назадъ въ с. Курмачкасы баринъ; но никого уже не нашелъ изъ своего семейства, только указали ему мѣсто въ лѣсу, где погибла его супруга, и онъ отыскалъ тамъ люльку своего ребенка. Желя чѣмъ нибудь отличитъ это мѣсто, помѣщикъ, по совѣту священника, устроилъ тамъ пчельникъ съ условіемъ, чтобы выручаемый съ него воскъ жертвовать въ церковь на поминъ погибшихъ душъ боярскихъ. Съ той поры и получило это лѣсное урочище названіе Барченкова Пчельника 1).
Впрочемъ, сохранились преданія изъ исторіи Пугачевскаго бунта о вѣрности и сострадательномъ отношеніи крестьянъ къ своимъ господамъ въ безпомощномъ ихъ положеніи.
Пугачевъ вошелъ въ г. Саранскъ 27-го іюля и встрѣченъ былъ духовенствомъ, купечествомъ и народомъ. Здѣсь онъ повѣсилъ до 300 человѣкъ дворянъ и привлекъ на свою сторону многочисленное
-------------------------------
1) Сообщено мнѣ въ 1860 г. ученикомъ симбирской семинаріи Елпидинымъ.
крѣпостное населеніе, а 30-го іюля двинулся со своими скопищами къ г. Пензѣ. Ужасъ охватилъ помѣщиковъ при торжественномъ шествіи самозванца и они предались бѣгству; воевода пензенскій Всеволожскій содѣйствовалъ имъ во-время спасаться отъ казни въ разныя отдаленныя мѣстности. Въ это время жилъ съ семействомъ около Пензы, въ своемъ имѣніи с. Симбухинѣ, господинъ Чемезовъ, Ефимъ Петровичъ; дошли до него слухи о звѣрскихъ поступкахъ Пугачева въ отношеніи помѣщиковъ, которыхъ онъ безпощадно вѣшалъ и убивалъ. Чемезовъ принялъ мѣры къ спасенію своего семейства и родственниковъ, жившихъ по близости: онъ отправилъ ихъ изъ с. Симбухина въ свою отдаленную вотчину, въ Саратовскую глушь, въ д. Чемезовку, далеко лежащую отъ проѣзжихъ дорогъ, какъ мѣсто совершенно безопасное, покрытое дремучими лѣсами по р. Медвѣдицѣ. Вѣрные слуги укрыли въ этомъ захолустьѣ родныхъ помѣщика; но недолго пришлось имъ и тамъ проводить время спокойно. Августа 4 Пугачевъ выступилъ изъ Пензы и направился съ своимъ войскомъ къ г. Петровску, гдѣ встрѣтили его охотно жители, а на другой день двинулся къ Саратову, и Чемезовская глушь оказалась не безопаснымъ убѣжищемъ. Шайки Пугачева разсыпались по окрестнымъ селамъ и деревнямъ, всюду разыскивали дворянъ и расправлялись съ ними; одна изъ такихъ шаекъ добралась и до деревни Чемезовки. Первымъ дѣломъ мятежниковъ было — навести справки, не скрываются ли гдѣ господа или ихъ дѣти; розыскали они двухъ малолѣтнихъ родственниковъ г. Чемезова и повѣсили ихъ близь ручья, извѣстнаго подъ названіемъ Дюпа.
Между тѣмъ, вѣрные слуги боярина успѣли скрыть молодыхъ господъ своихъ, дѣтей Ефима Петровича; переодѣли ихъ въ крестьянское платье и отправили въ густую чащу лѣсовъ; тамъ они просидѣли опасное время, получая пищу отъ своихъ дворовыхъ людей. Старшій сынъ изъ спасшихся дѣтей Чемезова носилъ имя Николая и вотъ, благодарный родитель, увидѣвшій живыми и здоровыми своихъ дѣтей, приписалъ ихъ защиту и покровительство святителю Николаю. Съ той поры онъ установилъ во всѣхъ своихъ вотчинахъ праздники въ честь Николая угодника и къ названію деревни Чемезовки, въ которой спаслись его дѣти, присоединилъ наименованіе „сельцо Никольское“. (Собщено Казанскому Археолог. съѣзду благочиннымъ 1-го округа Аткарскаго уѣзда Саратовской губ., отцомъ Іаковомъ).
Сохранились въ исторіи данныя, что крѣпостные люди не всегда выдавали мятежникамъ своихъ господъ, но иногда содѣйствовали и давали имъ способъ укрыться отъ злодѣевъ. Такъ видно изъ оффиціальнаго донесенія, что помѣщица Юрлова, жена начальника Курмышской инвалидной команды, котораго велѣлъ повѣсить Пугачевъ, спасена была дворовыми своими людьми. Кромѣ того, не мало побито крѣпостныхъ людей, которые не приставали къ бунтовщикамъ,
а защищали интересы своихъ господъ. (Ист. Пугач. бунта, І. 143, въ прим. 76).
Въ высшей степени былъ бы я радъ, если бы мои сообщенія побудили ученыхъ людей издать сборникъ русскихъ преданій, которыя имѣютъ великую важность при изученіи старинной русской жизни.
Н. Аристовъ.
Текст воспроизведен по изданию: Н. Аристовъ. Преданія объ историческихъ лицахъ и событіяхъ. // Историческій Вестникъ, 1880, т.3, с. 5-24.
© Н. Аристовъ 1880
© OCR - Борис Алексеев 2013
© сетевая версия - Борис Алексеев 2013
|
Домой Блог SQL-Базы DSO-базы Гено-базы Проекты Статьи Документы Книги Чат Письмо автору
|
|
| Счетчики | Помощь / Donate |
|
|
PayPal |
